Свое время - Страница 30

И все-таки они остались в меньшинстве, а потому в резервации. Остальной мир предсказуемо выбрал хроносвободу, и я был одним из первых. Всегда важно быть одним из первых, застолбить территорию, взять в руки ключевые точки и захватить сферы влияния — а дальше можно не торопиться.

Крамер тоже был одним из первых; вернее, первым вообще. Но он ошибался в корне, с самого начала. Кстати, я честно старался открыть ему на это глаза. Я был бы рад иметь возможность и теперь иногда с ним спорить — в хронореале.

Они трепыхались довольно долго; черт, опять — но пусть будет, тогда никто еще не успел отвыкнуть от прежних понятий, так что в данном контексте он вполне уместен, один из невытравимых моих анахронизмов. Обобществив все, что только могли, от жилья до средств производства (не знаю, как насчет женщин, Женька в этом смысле был невероятно скромный, краснел и съезжал с темы), пытались что-то креативить, штурмовать объединенными мозгами, запускать масштабные проекты в самых разных и безумных сферах. Чем кончилось, все мы знаем. Кончилось, в частности, моими ежемесячными соцвыплатами под чутким надзором коллег и эквоконтрольных органов. Плебс-квартал дотируется полностью. Производят ли они хоть что-нибудь — сухую лапшу, презервативы, туалетную бумагу? — для своих скромных внутренних нужд, неизвестно, да и никого особо не интересует.

Гораздо интереснее, почему все кончилось именно так.

Крамер говорил: человек всегда был общественным существом. Главные наши ценности: семья, дружба, товарищество, корпоративная сплоченность, нация, народ. Важно чувствовать локоть, обороняться спина к спине, быть встроенным в цепочку, в общность таких же, как ты. «Счастье — это когда тебя понимают». «Пошли мне, Господь, второго…»

Может сложиться впечатление, будто он был неисправимым романтиком, Эжен Крамер, позабытый лидер пионеров хроноабсолюта, сгинувших в омуте плебс-квартала. Ничего подобного. Мне лично он излагал свои теории несколько иначе, с самых что ни на есть прагматичных позиций, и опорными понятиями его теории были «система», «валовое производство», «перераспределение», «человеческая масса», «человеческая единица» и тому подобные вещи, циничные и скучные. Женька все прекрасно понимал, кроме одного: что это не будет работать.

Как он удивился, наверное, признав наконец, что я был прав. К сожалению, никто из нас, нормальных людей, этого не увидел.

А мог бы послушать меня. Я говорил: совместные усилия были необходимы нашим далеким предкам, чтобы перетащить с места на место каменную глыбу для постройки пирамиды. Чтобы выкопать ров вокруг города и навалить лесу для крепостной стены. Чтобы перегородить дамбой гигантскую реку или вспахать целинную степь… Но с тех пор, Женька, говорил ему я, прошло время. Их общее, бесхозное и бестолковое время.

А современному человеку для продуктивной, творческой, да попросту нормальной работы нужно только одно: чтобы ему не мешали. И Лизка с ее дизайнерскими цветочками-бабочками, и я с моими миллиардами и глобальной эквосхемой, да и кто угодно в нынешнем мире информации и высоких технологий, все мы хотим, по сути, того же самого — чтобы нам дали спокойно работать. Не лезли с советами, помощью и навязчивым контролем, не нависали над душой.

Свое, индивидуальное дело делается хорошо. В меру возможностей, конечно; однако подобрать каждому занятие по его способностям — работа образовательных служб, и ее тоже индивидуально выполняют люди, которые умеют это делать, если им не мешать. Человек новой эпохи — всесторонне развитая, гармоничная, самодостаточная личность. Самореализация и свобода — вот наши главные ценности, Женька, пускай тоже помпезные и пустозвонные, как и любые идеологические мемы; однако они, в отличие от твоих, работают. Работают в любой сфере, по всей линейке (предвижу твой ехидный вопрос: ну да, выстраивать линейки от рядового исполнителя до главного босса — тоже обязанность конкретно взятых свободных людей), работают на все сто. Отказ от социального мусора: всех этих интриг, подхалимства, имитации бурной деятельности, корпоративов, служебных романчиков, сплетен, — увеличивает человеческую продуктивность даже не в разы. На порядки.

Теперь уже ты говоришь, что я романтик. Будто в упор не вижу сетевой коммуникации, куда успешно переползло все, что было худшего в человеке социальном — и при этом пропали по дороге прекрасные качества воспетого тобою человека коллективного. Вижу, дорогой, прекрасно вижу. Но это игрушки по сравнению с тем, что, я уверен, пышным цветом расцвело у тебя в плебс-квартале, перед тем как окончательно рухнуть вместе с твоими идеалами. Синхронизация утомительна не только для меня, она вообще довольно громоздкий и не самый комфортный процесс. Тусовщики, и реальные, и сетевые, постепенно маргинализируются в протестную субкультуру, где им и место. Основная же масса нормальных людей, прости за оксюморон, ценит свою индивидуальность. Надежную капсулу своего хроноса. Свое время.

Ага. Вот ты и задаешь свой самый ядовитый и, как тебе кажется, убийственный вопрос: что же вы тогда нас так боитесь?

Стоп-стоп-стоп. Его, Крамера, уж точно никто не боится, никто, кроме меня, даже и не помнит. И вообще, в моем возрасте надо бы поосторожнее общаться и тем более спорить с призраками. По окончании работы пройду парочку психотестов: ясность рассудка должна всегда находиться под контролем. Равно как и моя эквосхема.

Синяя искорка уверенно движется в потоке отборных, здоровых экво. Я знаю, звучит забавно, но мне нравится визуализировать чистую абстракцию единицы нашей энергофинансовой системы в виде живых упитанных кругляшей: нечто среднее между древними монетами, кровяными тельцами и, пожалуй, слегка сперматозоидами. Старик Эбенизер Сун большой шутник. Но вставать у него на пути, покушаться на его живую активную собственность, честное слово, не стоило бы никому.