— Зря ты так, — сказал Андрей. — Я бы дал.
— А у тебя, заметь, никто и не просил.
Он разразился совершенно мефистофельским хохотом, под который оскорбленные дамы сбежали из кафе. Андрей для проформы глянул на часы на стене: вообще-то ему давно этого не требовалось, встроенный таймер тикал у него где-то внутри, удачно маскируясь под сердце, постоянный и бесперебойный, не подводивший никогда:
— Пошли.
*
При входе в ресторан клубилась обычная толкотня. Приглашенные литераторы, предъявляя розовые бумажки, проходили внутрь, не приглашенные зорко высматривали знакомых и просачивались следом за ними: охрана и фейс-контроль на фестивальных банкетах никогда не отличались особой бдительностью. С Андреем за полминуты успели поздороваться человек пятнадцать, троих он даже и опознал, а еще с полдюжины припомнил в лицо, без имен и обстоятельств знакомства. Две хорошенькие барышни, блондинка и брюнетка, задержались рядом в недвусмысленной надежде. Андрей пошарил по карманам: розовый листок, естественно, обнаружен не был — скорее всего, вообще забыл его в отеле. Придется воспользоваться знакомством с Полтороцким.
Впрочем, на фейс-контроле стоял Паша из дружественного издательства, широко улыбнувшийся навстречу:
— Андрей, Сергей Владимирович, наконец-то, Ольга Петровна спрашивала уже…
— Мы вовремя, — пробасил Полтороцкий. — Минута в минуту. Где Оленька? Жажду припасть к царственной ручке.
— Проходите, пожалуйста.
Девчонки в последний момент засбоили, и Андрею пришлось подхватить обеих под руки, протаскивая внутрь. В конце концов, его железобетонную репутацию примерного семьянина давно пора было хоть как-то если не испортить, то поставить под сомнение. И, разумеется, сразу напоролся на Ольгу, лично встречавшую гостей возле входа в зал.
— Андрюша? — в некотором замешательстве произнесла она.
К счастью, между ними выросла широченная спина Полтороцкого. Зарокотал его поставленный баритон:
— Оленька, рад видеть. Приветствую хозяйку нашего фееричного праздника, вдохновительницу литературной жизни страны! Ты сегодня хороша, как никогда, моя дорогая.
Девчонки пролепетали бессвязное, брызнули в стороны и, смешавшись с толпой, двумя тоненькими струйками протекли в зал. За причудливо изломанной линией длинных столов, пестревших яствами, кажется, уже не осталось живого места — а литераторы с голодными глазами все прибывали и прибывали. Полтороцкий, с профессиональной сноровкой облобызав Ольгину руку, тоже прошел внутрь, не дожидаясь Андрея; вся его спина выражала озабоченность и жажду.
Ольга улыбнулась навстречу. Она сверкала россыпью стразов по черному бархату, похожая на невысокий, крепко сбитый и очаровательный Млечный путь. Андрей знал ее лет сто. Из них пятнадцать как минимум она делала этот фестиваль, работала весь год, как лошадь и каскадер в одном лице — и могла себе позволить немного поблистать, во всех смыслах.
— Здравствуй, Оля.
— Умница, что приехал, — она поискала глазами где-то вокруг него. — Ты сегодня, кажется, не один?
Андрей засмеялся:
— Молодые писательницы, — пояснил он. — Моя мастерская.
— Так это же прекрасно!
Сзади уже напирали.
— Еще увидимся, я думаю, — сказал Андрей.
— Непременно. Не забудь, завтра у тебя встреча с читателями! «Прихожая», четырнадцать ноль-ноль.
Непостижимо, но она всегда помнила программу наизусть. Всю.
Андрей прошел в зал. Вокруг уже гудел деловой, приглушенный звуковой фон, сотканный из обрывков разговоров, звона бокалов, стука ложек и вилок и стереочавканья: народ банкетился вовсю, не дожидаясь официальной команды. Мест, как и следовало ожидать, не было. С ним снова отовсюду здоровались, вскидывали ладони в приветственных жестах, потом разводили руками и делали сокрушенные лица. Он поискал взглядом Полтороцкого — и нашел, что особенно прелестно, в окружении давешних брюнетки с блондинкой: с одной он чокался, другую отечески приобнимал за талию. Интересно, они и вправду что-то пишут? Андрей был почти уверен, что да — но не на все сто, а ведь с Ольги станется проверить.
Он переминался с ноги на ногу посреди зала, и положение становилось довольно-таки идиотским. Привычка всюду приходить вовремя в наших реалиях не оправдывала себя совершенно, и он уже который год не мог заставить себя делать абсурдную априори поправку на страну.
— Жрут, — с тихой ненавистью сказал кто-то над ухом. — Сам Андрей Маркович стоит и не может найти себе места, а они жрут.
Интонация, с которой это было сказано, настораживала; он скосил глаза и убедился в своей правоте. Мужичок неопределенных лет в растянутом свитере и с хемингуэевской бородкой явно был не кем иным, как местным графоманом, профессиональным литтусовщиком с попранными амбициями и стаями ручных тараканов под лысиной. Отвязаться от такого было нелегко и в куда более благоприятных обстоятельствах.
К счастью, тут, в который раз, снова раздалось жизнерадостное:
— Андрей!
Обернулся: от входа спешил Виктор Стеценко, доцент и прозаик — они как-то раз выступали вместе перед студентами и с тех пор здоровались, мимолетно пересекаясь на различных литмероприятиях. Андрей шагнул к нему поспешно, словно к чудесным образом встреченному лучшему другу:
— Виктор! Смотрю, здесь буквально все.
— Ну так фестиваль же!
Они отошли чуть в сторону, уже не маяча прямо посреди зала. Местный хемингуэй, впрочем, не отставал.
— А я в этом году не просто, — похвастался Стеценко. — У меня новая книга вышла! Сборник малой прозы. Жаль, нету при себе, подарил бы…