Свое время - Страница 14

— Жора, я пожилая женщина. Я тебе в матери… то есть, конечно… я намного старше тебя!

Скуркис повертел ладонью, рассматривая багровеющие ссадины, затем потянулся на кровати, как огромный кот — и пружинисто, почти прыжком поднялся на ноги. Вера вжалась поясницей в холодный, льдистый подоконник. Какая глупость. Какой кошмар…

— Ну что ж, дорогая, значит, мы с тобой трагически разминулись во времени, — он отступил на шаг и широко улыбнулся, взявшись за ручку двери. — Спокойной ночи. …Какого, спрашивается, тогда по фестивалям ездить?.. — пробормотал уже где-то далеко, в коридоре, гулко поднимаясь по каменным ступенькам.

Вера еще долго стояла у окна, застывшая, замершая, как насекомое, под воздействием идущего оттуда мглистого холода.

Потом перестелила одеяло на Катиной кровати.

Подняла с пола кипятильник.

Набрала в кружку воды.

И только тогда заплакала — сразу обо всем.

— Вы не являетесь членом ни одного писательского союза и никогда не принадлежали ни к каким литературным группам. Почему?

— Почему, было дело. Когда-то одна девочка в нашем классе придумала СКАВР — Секретный Клуб Авторов Великого Романа. Завела особую тетрадку в клеточку. Многие записались, и я в том числе… Мы все перессорились в тот же день!

А если серьезно, это, наверное, замечательно, когда у людей есть потребность общаться с себе подобными, весело проводить время, дискутировать, выпивать и так далее. И если такой союз что-то дает им в практическом, организационном плане, тоже неплохо. Но у меня такой потребности нет. И в поддержке, слава богу, пока не нуждаюсь. А литература сама по себе — она же, понимаете, довольно одинокое занятие…

Меня зовут Молния. Было — давно — и другое имя, но мне нравится это.

Сегодня опять просыпаюсь до таймера. Закрываю глаза, пытаясь вновь провалиться в сон; не люблю. Но этой мысли как раз хватает, чтобы совсем проснуться. Ну и ладно. Осталось всего восемь минут. Восемь коммунальных минут.

Все вокруг еще храпят, не было случая, чтобы кто-нибудь из них проснулся раньше таймера, о котором они, ясное дело, понятия не имеют, таймер настроен на мою и только мою хроночастоту. Храпит качок с драконами на бицепсах, закинутых за бритую голову, и скрученной змеей на животе. Храпит, лежа ничком, хлюпик-мулат в дреддах, похрапывает блондинка, разбросавшая в обе стороны здоровенные сиськи в пирсинге, и ее коротконогая рыжая подружка тоже храпит — или она подружка того пожилого дядьки с шерстью на груди?.. Ночью по левую руку точно кто-то трахался, ненавижу умельцев, совмещающих трах и сон в одном доме, они бы еще и жрали здесь же, дай им волю. Воля индивида священна и т. д. и т. п., смотри кодекс свободного гражданина Мира-коммуны, — но, к счастью, чтобы обеспечивать в мире порядок, есть я. Меня зовут Молния, если кто забыл. Я — ликвидатор.

Духотища и вонь, как всегда по утрам, когда мне приходится дышать с ними одним воздухом. Две минуты до таймера. Долго. Можно было бы уже встать и даже пройти в душ, но я не хочу ни секунды быть таким же, как они.

В отличие от них — всех до единого! — у меня есть работа. У меня есть цель. У меня есть — никто из них, сопящих в две дырки, даже и не понял бы, о чем это я, — свое время.

В ожидании закрываю глаза, чтобы не видеть этих рож, и веки тяжелеют, и я успеваю посмотреть микросон об отвесных скалах и железных шипах на ботинках, о натянутом тросе, внезапно выскальзывающем из рук…

Таймер!!!

Он включается неслышно — ни для кого, кроме меня. И начинает все ускоряющийся отсчет моего, только моего рабочего времени.

Подхватываю форму и мобилу, и вот я уже под душем, струи лупят в шею и плечи, разгоняя кровь и нервные импульсы, поднимаются дыбом мокрые волоски по всему телу, взрываются вулканчиками островки жара в мозгу, сливаясь в горячий шлем на бритой голове, деревенеют мускулы перед тем, как налиться железом, на мгновение подбираются яйца, встает член. Организм встряхивается, перестраиваясь, входя в рабочий ритм, и полет капель с потолка становится медленным и парящим, как снег, я могу без труда поймать в ладонь каждую из них, предварительно пометив безошибочным взглядом. Но у меня нет на это времени.

Мгновение смотрю в зеркало, я люблю видеть себя в форме, в облегающем сером комбинезоне, протестированном на максимальную оптическую незаметность в рабочем режиме. В форме нас не видит никто, никто из коммуналов и гостей, я имею в виду. Инструкция обязывает переодеваться к финальному таймеру, но лично я ненавижу коммунальные тряпки — лучше под конец рабочего времени просто оказаться в дом-сне, раздеться и отрубиться сразу же, раньше них всех. Наверное, поэтому я всегда и просыпаюсь так рано.

Перед тем как выйти из дому, ликвидирую чьи-то вонючие носки, комья волос, плевки и грязные следы на полу — такова инструкция, ликвидатор не вправе оставить после себя срач по периметру дом-сна. Противно, однако никто и не обещал, что моя работа будет сплошным удовольствием. На момент, когда меня уже почти нет, блондинка вдруг отрывает голову от матраса, медленно садится со слепленными глазами, разевая рот в бесконечном зевке, повисают в воздухе патлы, приподнимаются вверх, как воздушные шары, огромные сиськи. Как они планируют назад к ее животу, похожему на морду шарпея, я уже не застаю.

Лечу по улице, рассекая острый утренний воздух. Утро — самая классная часть моего времени, утро принадлежит только нам. Коммуналы будут дрыхнуть еще не меньше двух-трех часов — их часов, о которых сейчас даже смешно думать. По ходу ликвидирую следы вчерашней ночной жизни, все эти жестянки, бутылки, упаковки от жратвы, шприцы, использованные презики и шмотки. Последние, согласно инструкции, нужно снова сдавать в дом-одежду, но это при условии отсутствия повреждений, смотри пункт восемь дробь четырнадцать, а какая-нибудь дыра отыщется всегда; ну и мне просто нравится смотреть, как цветные коммунальные тряпки корчатся, съеживаясь в радиусе ликвида. Это быстро, я не трачу лишнего времени.