Свое время - Страница 122

122

— Будущее своих детей я обеспечил. И свою спокойную старость тоже, — он чувствовал, что ведется, начинает оправдываться, болтать, и из этой болтовни потом можно будет грамотно выудить любой компромат и самооговор; но, черт, кто ожидал здесь разговора о судьбах литературы?! — Так что мотивацию вы мне сочинили явно недостаточную. Мониторьте и думайте дальше, если вы в этом видите свою работу.

— Вам тридцать семь лет.

Отслеживать его логику было решительно невозможно:

— Ну и?..

— Знаковый возраст. В тридцать семь лет писатели и поэты непременно пересматривают свою жизнь, подводят итоги и по результатам нередко впадают в панику. Род профессиональной деформации… Это гораздо более серьезно, чем может показаться, особенно если внешне человек выглядит успешным и счастливым.

— Мы уже договорились, что я лузер. По-вашему, я еще и несчастен?

— Психика творческого человека — тонкая материя. Иногда может быть достаточно соломинки, песчинки… Например, трещины в семейных отношениях…

Инна; Андрей напрягся, стараясь не показать, что среди всего этого абсурда и сюра его все-таки сумели задеть, туше!.. Черт, можно безукоризненно владеть собой, но зрачки ведь все равно сужаются от боли. А если Инку допрашивают сейчас в другом кабинете? А если — квадратномордый злой следователь?!

Позволил себе повысить голос, маскируя страх под раздражение, прорвавшееся наконец наружу:

— А вы не хотите, для разнообразия, действительно попытаться расследовать дело? Допросить меня как свидетеля, например?..

— Вы же грозились молчать до прихода адвоката.

Плевать; он пропустил мимо ушей убийственную иронию, равно как и позорное крушение собственной тактики. Отмалчиваться бессмысленно, они сами скажут все, что им нужно, и вынудят подтвердить. Но они реально могут сделать и что-то еще, а ты в данной ситуации не можешь ничего, кроме как направить их на гипотетически правильный путь. Пойти на сотрудничество, вот как это называется. Ну да, а что еще мне остается?..

Все потому, что этот дядька читает книги.

Даже не столь важно, что мои, и его мнение я, пускай не вполне равнодушно, но все-таки могу пропустить мимо сознания, мне ли привыкать: о том, что Маркович исписался, в интернете начали кричать на разные голоса лет десять назад, и ничего. Важно, что он читает книги вообще. Андрей давно делил человечество на тех, кто читает, и всех остальных. И с первыми никогда не терял надежды договориться.

— Я видел девушку, — сказал он. — За секунду до взрыва. Блондинку, хрупкую, маленького роста… Она спросила, который час.

Заснуть он, конечно, не мог.

На соседних нарах роскошно, с модуляциями, храпел Володя, извне прорывалось бормотание телевизора, скрашивающего ночь дежурному менту, который под сериальные перипетии лениво убивал свого пожизненного врага — время. А Инна сейчас не спит. Андрею так и не удалось — впрочем, он боялся спрашивать в открытую, так, прощупывал намеками, уходившими в пустоту, — выяснить, где она, что с ней. Но она не спит, он знал точно. И это было единственное, что он вообще теперь знал.

Следователь снял с него показания грамотно и равнодушно, как шкурку с яблока, и невозможно было понять, услышал ли он что-то новое и потенциально полезное. Знают ли они, кто была та девушка? Если нет, будут ли ее искать? Надо ли им это?..

Если есть я. Идеальный подозреваемый. Главная улика — тридцать семь лет.

А если б я еще и рассказал ему о том, как выпал из времени? Вот это была бы нужная информация, она бы наилучшим образом дополнила их версию и к тому же позволила бы сбыть меня с рук — иному учреждению.

Что, в свою очередь, по-настоящему опасно.

Осознание этой конкретной опасности внезапно свалилось на него сразу всей тяжестью, и Андрей заворочался на нарах, выискивая приемлемое положение для сломанных ребер, а потом плюнул и сел, превозмогая боль. Да, это серьезно, и даже более чем. Именно к этому они и ведут, прекрасно понимая растановку сил. Пока я здесь, можно рассчитывать на внимание правозащитных организаций, на огласку в СМИ, на поддержку мирового литературного сообщества… Но версия о безумии беспроигрышна, потому что в нее поверят все.

От любого заметного писателя все вокруг подспудно ждут, что он рано или поздно сойдет с ума. Чего, как правило, не происходит: в нашей профессии гораздо больше рацио, самодисциплины и трезвого рассудка, чем принято думать. Но когда ты и в самом деле работаешь на грани, выстраиваешь свою литературную реальность из своего и чужого опыта, из наблюдений, пропущенных сквозь причудливую авторскую призму и, на равных правах, из фантазий и снов, — то с точки зрения обывателя, да и не только, до сумасшествия тебе соблазнительно близко, рукой подать, незаметно шагнуть чуть-чуть в сторону.

Никто не удивится. Особенно если тебе тридцать семь.

В окне, обычном окне безо всяких решеток, наверняка пуленепробиваемое стекло, брезжило серым; один-единственный раз в жизни я дотянул без сна до рассвета, и было это тринадцать лет назад, когда Инка просто улыбнулась в ответ и не сказала ничего, но, боже мой, как она тогда улыбнулась… Если они ей что-нибудь сделают, я ведь и вправду сойду с ума. И окажись в моей власти возможность, взорву, испепелю, сровняю с землей это здание со всеми, кто здесь закономерно или по случайности очутится. Я действительно способен на такое, с несильным предрассветным изумлением констатировал Андрей, они не так уж много обо мне выдумали.

Серый квадрат светлел; очень хотелось подойти к окну, прислониться лбом к стеклу — пока не смотрят менты, пока храпит подсадной Володя… просто постоять у окна. Пока есть время — успокоиться, взять себя в руки и продумать, как вести себя дальше, чтобы не дать им шанса. Андрей уже начал совершать необходимую для этого длинную цепочку движений: спустил здоровую ногу с нар, утвердился на полу…

122