Свое время - Страница 110

110

Ничего не получалось. Фантомные тени по-прежнему сновали вокруг, не желая проявляться плотью, превращаясь в живых людей. Вера отступила к стене — материальными оставались только стены и камни, этот город прочно врос в свое и любое время, ничего ему не делалось, — и перевела прерывистое дыхание. Огляделась по сторонам и в двух шагах увидела арку, ту самую, из-под которой вышла, хотя кто ее знает, в этом городе арочные проемы гнездились целыми ожерельями и были похожи, как бусины-близнецы. Там, над аркой, наверное, была японская вывеска отеля?.. Вера не помнила: по логике вещей, должна была быть, но, кажется, нет, никакой вывески, никаких пошлых иероглифов, этот город многие свои сокровища прятал от случайных туристов, как, например, ту же «Склянку», ориентируясь на ценителей, на тех, кто знает. Стоячее время нивелировало скорость, обнулило расстояние. Бессмысленный забег на месте.

Захотелось вернуться туда, под арку, в отель. Там, по крайней мере, спокойно и тихо. И ширма, и раковины, и круглая кровать…

Вера прикусила губу. Так нельзя. Раскачать, запустить, вернуться в настоящее, в жизнь. Если пока не получается, то, наверное, потому, что я пытаюсь двигаться безо всякой цели, а потому и смысла. Значит, я должна придумать что-то похожее на цель.

Прежде всего, понять, какой сегодня день. Когда мы остановили время, была суббота, я помню, я так и осталась в той субботе, и Сережа вышел из нее, как из комнаты… Или для него уже настало после ночи воскресенье?.. А Машенька звонила мне, вернувшись домой. То есть для них для всех, живущих в общем времени, наступил как минимум понедельник, фестиваль закончился, все разъехались отсюда… И Сережа?!

Вера беспомощно крутнулась на месте. Как узнать, у кого спросить? О том, чтобы заговорить с кем-нибудь из этих людей, стремительно проносящихся мимо, почти невидимых, не могло быть и речи. Где, находясь в городе, можно увидеть дату?.. Дома она, если вдруг забывала число, а оно зачем-то было нужно, просто включала телевизор и клацала каналы вплоть до каких-нибудь новостей; по другим причинам она его, собственно, и не включала вовсе… Но я не дома. Где можно еще?.. В газете, наверное. Тут же выходят ежедневные газеты.

Если бы только суметь добраться до киоска. Скорость-время-расстояние. Если одна из величин равна нулю, я, конечно, никуда не дойду.

Но ведь выйти из отеля у меня получилось?..

Она сделала шаг, второй, третий, мучительно отслеживая брусчатку под ногами, скользкую, лаково блестящую: ступила на заметный, надщербленный камень, перешагнула, обернулась, удостоверяясь, что он остался позади. Теперь еще стенная кладка с древней надписью, выступающей из-под штукатурки: так в этом городе консервировали время, выставляя древность на всеобщее обозрение, словно заспиртованный экспонат в пробирке… Мимо надписи тоже удалось пройти, а значит, время все-таки двигалось, не было совсем уж безнадежно мертво. Пока Вера смотрела в стену, не решаясь выпустить ее из поля зрения — мигнет, пропадет, снова издевательски окажется рядом? — кто-то чувствительно толкнул ее под локоть, и отпрянул, и на птичьем языке пробормотал «извините». Когда она обернулась, он, конечно, был далеко: размытая, но все-таки доступная взгляду квадратная фигура в синем плаще.

Вера пошла смелее; киоск должен быть на углу, она придумала себе это настолько убедительно, как будто вспомнила. Там, где узкая улочка втекала по дуге в центральный проспект, единственную в городе прямую и широкую дорогу, вдоль которой даже росли большие деревья, должен стоять забавный теремок, выложенный по всем граням глянцевыми лицами политиков и звезд. Надо спросить сегодняшнюю местную газету, как она называется? — Скуркис говорил, а я забыла, — все равно, просто спросить сегодняшнюю газету. Там, наверное, есть про фестиваль, интересно будет почитать. Могли написать про Берштейна, и про ту девочку-поэтессу, Арну, и уж точно про Андрея Марковича…

Улица кончилась, образовав с проспектом острый неправильный угол. Никакого киоска здесь не было.

Вера остановилась. Мимо по проспекту летел сплошной горизонтальный вихрь, скрежеща на высокой ноте; впереди зажегся в сыром воздухе красный глаз, и вихрь встал, превратившись в обтекаемые бока наползающих друг на друга машин. Странно, ведь мы гуляли здесь пешком, с девочками, потом с Красоткиными и Скуркисом… и с Сережей. И все тогда гуляли, наверное, этот проспект перекрывают на время фестиваля или по выходным. Светофор мигнул желтым, и улица снова тронулась, слившись единым потоком; кажется, в Японии есть скоростной поезд, почти невидимый в движении. Сережа был в Японии, а я не была и уже никогда не буду… Прошедшее время, будущее время. Время.

Что-то ткнулось ей в руки, и пискнул чей-то — детский или просто ускоренный? — голос, и Вера успела разглядеть худенькую фигурку, мгновенно очутившуюся вдали, да, это ребенок, не взрослый; и посмотрела, что же такое ей дали.

Газету. Наверное, бесплатную, полную городской рекламы. И все равно — чудо, самое настоящее чудо.

Первое, что она прочла, был колонтитул с числом по верху полосы. Газета была старая, за субботу. Чудо оказалось недотянутым, недовершенным, как оно обычно и бывает с чудесами, низводя их до банальных случайностей и совпадений.

Вера перевернула газету — и увидела его лицо.

Сережа.

«Сергей Полтороцкий: уходя — уходи».

…Она читала. Интервью было развернутым, вопросы бессистемно шарахались из политики в кино и обратно, то и дело сворачивая в личную жизнь, которая, конечно, интересовала журналистку больше всего; и тебя тоже, не надо лукавить, иначе ты давно выбросила бы этот листок, а не читала взахлеб.

110