Свое время - Страница 93

Синхрон. Мое новое время.

Я подхожу к ним почти вплотную, к спешенному всаднику в длинном плаще и мальчику, похожему на Фила, он держит двух коней под уздцы, а второго всадника нет, успел куда-то уйти, пока я решал вопросы взаимодействия со временем. Стоит подумать о нем, вспомнить, как призрачная фигура возникает перед глазами, противоестественно впечатанная в коня, впрочем, и кони тоже двоятся и множатся, как и первый мужчина, и мальчик, и возвращаются бесчисленные тени, и высокая трава прорастает сквозь брусчатку… стоп. Зажмуриваюсь, как учил Бомж. У меня под ногами только мокрые камни, отполированные конскими копытами. Я выбрал время с дождем, что, впрочем, неудивительно для этого города.

Слышу голос, наверное, мальчика, сипловатый, совсем не такой, как у моего сына — если ничтожная, но все-таки разница во времени не искажает частоту. Он что-то спрашивает на почти знакомом, почти понятном, но все-таки слишком чужом языке. Мужчина отвечает коротко, низко, его голос похож на лай, тут уж точно не разобрать слов. Приоткрываю щель-бойницу между веками, вижу их обоих. А они меня, конечно же, не видят. Никакой связи. Чужое время, чужая жизнь.

Открываю глаза: женщина. Она бежит через двор под дождем, светлые волосы слипаются в сосульки, платье облепляет фигуру, подол и длинные рукава подметают брусчатку. Мужчина прогоняет мальчика прочь, это понятно вне зависимости от языка, и тот уходит, уводя коня — мальчик, похожий на Фила, вряд ли я еще увижу его в этом случайном, выбранном наобум, экспериментальном времени. Женщина совсем близко, но я отвлекся, и она теряет реальность, размазывается по времени летящим силуэтом, пока я не собираю, не концентрирую ее снова. Она не особенно красива: белесые ресницы, широкий нос, оспины в пол-щеки.

Она улыбается и делается прекрасна. Что-то говорит — звонко, высоко-высоко, словно птица; я, наверное, замедлился чуть сильнее, чем надо, сбил частоту.

Мужчина делает шаг ей навстречу и бьет ее по лицу. Внезапно и сильно, кулаком в рыцарской перчатке из грубой кожи. Так, что женщина падает навзничь на мокрую брусчатку, и приподнимается, и размазывает под широким носом кровь.

А я не успеваю и не понимаю ничего.

Потому и нет смысла, — всплывают, кажется, все-таки чужие слова.

Брусчатка расползается под ногами, сквозь камни проступают грязь и палая листва, и снова трупы, неисчислимые тела жертв проходивших здесь битв, и кажется, я вижу ту женщину, мертвую, и колеблется оперение стрелы в ее окровавленном горле, нет, не она, другая, с острым профилем, да какая разница, этот замок брали множество раз, и многих женщин их мужчины не смогли, не успели спасти, и все это не имеет ко мне никакого отношения — я даже не напишу об этом книгу, потому что в безвременье нет никаких книг. А вокруг клубится хаос времен; бежать, бежать подальше отсюда, нечеловеческим усилием воли перебросив себя туда, где нет решетки замковых ворот, где обмелел и сровнялся с землей древний ров, а плети дикого винограда похоронили то, что осталось от крепостной стены.

Бегу во времени и пространстве. Не знаю, по какой оси быстрее. Но бегу, и это самое простое и сильное на свете движение мне удается.

— Для первого раза неплохо, — похвалил Бомж.

— А будущее? — спросил Андрей.

— Смеетесь? У времени нет обратного хода.

Они спускались, идти было легко: Бомж предложил ему дорожку во времени: безлюдную, нейтральную, сухую, и чтобы не рассинхронизироваться, Андрей старался не смотреть ни под ноги, ни по сторонам, привычно сосредоточившись на седом хвосте из-под берета.

— Подождите, — это было важно, и он невольно ускорил шаги. — А что я видел тогда в отеле? Помните… — осекся, скомкав окончание неправильного слова, — мы с вами там встретились… Эта новостройка, отель в тридцать с чем-то этажей в историческом центре…

— Понятия не имею, о чем вы.

Прозвучало стерто, без вызова, без откровенного нежелания говорить; так, утомленно отмахнулся, отбросил, словно камешек с тропы, априори бессмысленную тему. Он правда ничего не видел? Время не имеет обратного хода — из какого он времени? Если я правильно ему придумал, если действительно тот век, который люди моего окружения постепенно привыкают называть прошлым — то, конечно, откуда ему знать об отеле. Для него, Бомжа, этот маркер нового века — и даже, как модно выражаться с глобально-купеческим размахом, тысячелетия — попросту не существует в спектре доступных времен. Его слова, настолько точно отразившие ситуацию, на самом деле относились к чему-то другому — и уже не узнать, да и незачем, к чему именно.

А я вижу. И сам отель, и ужасы катастрофы там, в его приподнятой над уровнем города плоскости: это удобно, тут не ошибишься, не спутаешь ни с какими другими временами и трагедиями. Но ведь никакой катастрофы там не было, когда я… Или?..

С какого момента начинается будущее?

Там, где кончается настоящее. В тот миг, когда я выпал из времени, и ни мгновением позже.

Андрей напрягся, прикусил губу, припоминая (помню, не помню — противоестественный в безвременье процесс давался с болью, с непосильным трудом), что же именно он видел. Толпа на лестнице, разорванные и обугленные тела, битое стекло, перекрученная арматура… Взрыв. В тот самый миг, когда писатель Андрей Маркович вышел, прихрамывая, из-под древней арки в незнакомый, двоящийся и мерцающий город — где-то, не так уж и далеко в пространстве, гигантский и всеми ненавидимый монстр из стекла и металла вдруг вздрогнул и рванул с апокалиптической силой, сжигая, изрешечивая, разрывая на части, давя и погребая под руинами всех, кто пытался, но не успел спастись. Как, почему, что там произошло?!