Свое время - Страница 106

106

— Нет, разумеется. Народное.

— У вас там еще остался народ?

— На уровне информационной структуры — еще как. Причем стуктуры довольно сложной, самоорганизующейся. Народ — это же необязательно толпа. А у тебя? Как оно поживает, твое «возьмемся за руки, друзья»? «Когда мы едины, мы непобедимы»? Работает?

— Еще как. Которое поколение подряд.

— Тебе, наверное, неплохо видно. Как они сменяют друг друга.

Он пожимает плечами; я снова царапнул его, попал в чувствительное место.

— Естественно. На кого я мог все это оставить? Мой Мир-коммуну? У тебя, Эб, никогда не было даже своей конторы из пяти человек, не то что своего мира. Привык работать со схемами, а не с людьми, вот и строишь из себя голос совести… Хватит уже, надоело.

У него по-прежнему прозрачные, чистые серые глаза, сейчас прищуренные, злые. Я вдруг понимаю, что все эти годы — сколько-то же и для него прошло абсолютных лет?.. или все-таки месяцев? — он мысленно дискутировал со мной, точь-в-точь как я с ним. Это я, Эбенизер Сун, был его внутренним голосом, его червоточиной, сомнением в собственной правоте. При этом он, в отличие от меня, наверняка знал, что мы оба живы и еще можем встретиться — рано или поздно.

— Хорошо, не буду. Расскажи мне про Периферийное ведомство.

Машет рукой:

— Неинтересно. Обычная спецслужба, побочный эффект вашего страха. Бдят. Берегут. Засекречены будь здоров, если даже ты о них не знаешь. Немного мешают жить, но не смертельно, я привык.

— Этот Морли — разве не ты его подослал?

Эженовы брови поднимаются домиком:

— Еще чего. Просто когда они притащили тебя сюда, уж не знаю зачем, то мне захотелось тебя увидеть. Их, периферийных, легко использовать для мелких услуг.

— А тебе зачем?

Я, конечно, и сам знаю ответ. Он, мальчишка, сумевший сохранить главный свой козырь — молодость, всего лишь хотел на меня посмотреть. Убедиться, что я стар, что сдал еще больше со времени нашей последней встречи. А значит, проиграл, не сумел отстоять самое главное — свое время. Ему зачем-то позарез нужно, моему Женьке, подтверждение его и так безусловной правоты.

— Да так… Мне ничего от тебя не надо, Эб.

— Правда? А мои экво?

Все-таки я очень хорошо его знаю, а он прожил не так много абсолютного времени, чтобы по-настоящему измениться. Мне прекрасно известны все его болевые точки, и не вредно зацепить лишний раз, щелкнуть по носу зарвавшегося юнца:

— Ты же собирался жить коллективным созидательным трудом, забыл? Ну, твои люди уж точно забыли, это же сколько поколений ты их водишь по пустыне, а?.. За счет моих экводотаций.

Изображает улыбку:

— Спасибо, Эб.

— А если мы перестанем вас содержать, Женя? Поверь, нам есть куда девать энергофинансы… на наших задворках. Ты об этом подумал?

— Не перестанете.

Вот теперь он улыбается искренне, от души, щурится, как довольный кот. И не спешит пояснять.

Ничего, мне не жалко спросить:

— Почему ты так решил?

— Периферийные тебе не разъяснили?

Мелкая шпилька, меня она не задевает. Он должен ответить: наверняка же придумал что-то действенное и остроумное, и не перед кем похвастаться, некому оценить, не с кем поделиться — для этой цели существую только я. Самовлюбленный, жадный и безнаказанный юнец: один его хронос, внутри которого мы сейчас находимся, его сумасшедше замедленное правительственное время сжигает чертову прорву экво, уж я-то знаю. Эженова молодость стоит мне едва ли не дороже, чем весь плебс-квартал с его жратвой и одноразовыми шмотками вместе взятый. А я бился над загадкой расщепления эквопотока: да он попросту уводит его часть себе лично, точь-в-точь как Игар, взломавший код, чтобы украсть несчастных семь тысяч. Мальчишки есть мальчишки.

Впервые за все мое новое стоячее время вспоминаю Игара. Естественно, тот мальчишка мне почти чужой, даром что правнук, тогда как с этим я практически не расставался всю жизнь, спорил с ним, проверял на нем любую мысль, несмотря на то что давно и прочно его похоронил. Беспросветные идиоты работают все-таки в этом Периферийном ведомстве: выманивали меня сюда, как на блесну, на бедного Игара, хотя им всего-то и стоило намекнуть, что Женька Крамер жив. И неплохо сохранился.

Хотя, с другой стороны, они могли просчитать. Не исключено, что все это им зачем-то нужно — эффект внезапности, мое скрываемое даже от себя самого беззащитное изумление.

— Знаешь, в чем твоя главная ошибка, Эб? — вдруг негромко спрашивает Эжен.

— Недооценил тебя?

Он пропускает иронию мимо:

— Ты встроился в систему. В ту, которую создали без тебя. Принял чужие правила, существуешь в чужих рамках. Понятное дело, тебе тесно. Внутри твоего дурацкого хроноса.

— Ничуть не более дурацкого, чем твой.

— А вот не сравнивай, — в его голосе прорезается запальчивость. — Я-то не встраивался. Я создал свою систему, сам ею распоряжаюсь, сам варьирую. Вы привыкли думать, что Мир-коммуна — это серая толпа, однородная масса…

Порываюсь ввинтить издевательскую поправку — «плебс-квартал», — но Женька говорит слишком быстро и горячо для нашего с ним времени, и я отстаю, не успеваю.

— …тогда как это структура, сложная, многоуровневая, гораздо стройнее и красивее, чем ваши атомизированные хроносоты! А придумал ее я. И лично держу под контролем. Понимаешь разницу? — между встроиться и создать самому?

— О структуре, пожалуйста, поподробнее. Любопытно.

У него загораются глаза. Награда всей его кратко-длинной, подвешенной во времени мальчишеской жизни — мое любопытство.

106