Это было даже красиво.
— Иногда сбывается. А страшно ли… знаете, меня очень часто об этом спрашивают, устал каждый раз придумывать новый ответ.
(Из последнего интервью Андрея Марковича)
Успеваю позвонить Игару, и это мое достижение, которым можно гордиться отдельно. Они действуют быстро и достаточно слаженно, как и любые спецслужбы, — но, как это обычно бывает, наверняка вклинивается какое-то маленькое недоразумение, недосогласованность между разными подразделениями, накладка, за которую, возможно, полетит чья-нибудь голова. Между звонком Аластера Морли и появлением сопровождающего мелькает зазор, и я набираю номер моего мальчика. Просто чтобы услышать голос. Удостовериться, что он жив и пока на свободе — а то, знаете ли…
У Игара довольный кошачий голос юного самца, только-только вылезшего из постели; ну-ну, оказывается, я еще помню. Конечно, кто бы сомневался, мальчик мой. Понимая, что они скорее всего слушают и отслеживают, ни о чем его не спрашиваю. Рад был услышать, Игар, созвонимся позже. Он, кажется, тоже рад — что я так быстро отстал.
Все-таки чертовски удобно жить в одном времени.
А потом меня ведут. Недалеко; Крамербург, как я успел заметить — компактный город. Скорее радиальный, чем квадратно-гнездовой, и так даже легче ориентироваться. А вот и самый центр, точка схождения улиц-лучей. Площадь и кирпично-красное помпезное здание, еще и с буквами на фасаде, они металлически блестят, и приходится щуриться, чтобы прочесть. Разглядев, даже приостанавливаюсь от удивления.
ЭЖЕН КРАМЕР.
Н-да. Хотя Женька посмеялся бы от души. У него всегда было чувство юмора.
Входим внутрь. Это похоже на давешний проход в Мир-коммуну — правда уже без отпечатков пальцев и снимков сетчатки, но стиль тот же, не так просто поменять стиль. Коридоры, инстанции, люди, низведенные до функции не пропустить того, кого не следует: очень нервная работа, надо полагать, и совершенно неблагодарная, на таких постах должны пышным цветом расцветать всяческие комплексы и неврозы. Проверочные процедуры занимают кучу лишнего времени, и я разглядываю этих людей с искренним интересом, окончательно сбивая им шаблон, и они начинают сбоить, ронять предметы, отводить глаза. Отмечаю, что проверка ведется все-таки по сети, без груды бумажек — но для них сеть не обыденность, а высокая технология, они с ней на вы, и это нагнетает напряжение. Иногда хочется посоветовать очередному обезличенному юноше, как ему грамотнее настроить панель и подсветить монитор, но такого хулиганства я себе все-таки не позволяю.
За четвертой-пятой дверью на элементах обнаруживается встречающий, мелкий мятый человечек, и я мгновенно опознаю Аластера Морли, которого никогда раньше не видел.
— Наконец-то, — вживую у него еще более визгливый голос, чем по мобилке. — Почему так долго? Вас ждут.
Пожимаю плечами:
— Это ваше время.
Он смотрит на меня ошеломленно, потом вдруг спохватывается:
— Вы еще не замедлились, господин Сун?
Приходит моя очередь удивляться.
— Сейчас, — говорит Морли. — Вам самому станет комфортнее. Как вы себя чувствуете?
Это не ритуальный реверанс, ему действительно требуется ответ. Как я себя чувствую?.. Хороший вопрос. Я чувствую себя… Так, должно быть, в дни моей молодости совершали марш-бросок солдаты на войне или первопроходцы шли сквозь дикие джунгли: на скорости и кураже, в легкости и всесилии, мобилизировав все ресурсы организма в один непобедимый пучок, подчинив всего себя наитию и цели. Я прекрасно себя чувствую. Но если я остановлюсь, то, очень может быть, упаду.
Всего этого Аластеру Морли знать необязательно. Киваю:
— Нормально.
Он, кажется, не верит. Смотрит озабоченно с высоты своих — сорока, пятидесяти?.. у людей его профессии и сорта никогда не поймешь — абсолютных лет на дряхлого старика Эбенизера Суна. Пропускает меня в следующую комнату и проходит следом:
— Будем замедляться поэтапно.
— Зачем?
Игнорирует вопрос. Я, конечно, настоял бы, добился ответа, как добиваюсь его всегда и от всех, — но внезапно обваливается свинцовая слабость, начинают дрожать пальцы и колени, на глазах выступают мутные слезы, а в висках оглушительно пересыпается песок, и становится все равно. В ладонь тыкается панель медсенсора, вяло всплескивает изумление: а они тут вовсю пользуют наши технологии, в плебс-квартале, в Мире-коммуне. Не повсеместно, понятное дело, не повсеместно.
Лицо Морли выступает из мути, хмурится, шевелит губами. Усилием воли выпрямляюсь, навожу резкость.
— Не учел, — бормочет он. — Слишком длинный скачок по амплитуде. Извините, господин Сун.
— Я в порядке.
Не уверен, что получилось бросить небрежно; возможно, вышел жалкий лепет, старческое бормотание. Спрашиваю без паузы:
— Здесь у вас хронос? По периметру?
— Это шлюзовая, — признается Морли. — Дом-правительство оборудован, во избежание. Сколько вам абсолютных лет?
Хамский вопрос, и я его игнорирую. Прислушиваюсь к своему организму, он прекрасно мне служит, несмотря на количество прожитых лет, в хроносе и вне. Теперь мне действительно лучше. Кровь неспешно течет по сосудам, питая кислородом мозг — Карл у Клары, числа Фибоначчи, надо бы, но не сейчас, — ритмично наполняются легкие, двигается в такт диафрагма. Потираю ладонью живот, и в прежние далекие времена первый предатель немолодых людей. Ничего, все более-менее даже здесь. Взглядываю на панель: ну конечно, давление прыгнуло, но уже стабилизируется, слава богу. Сахар относительно в норме. Не дождетесь, это говорю вам я, вечный старик Эбенизер Сун.